так они взрослели, скучали по временам, когда были непримиримее во сто крат,
когда все слова что-то значили, даже эти - "республиканец" и "демократ"
так они росли, зажимали баре мизинцем, выпускали ноздрями дым
полночь заходила к ним в кухню растерянным понятым
так они посмеивались над всем, что вменяют им
так переставали казаться самим себе
чем-то сверхъестественным и святым
так они меняли клёпаную кожу на шерсть и твид
обретали платёжеспособный вид
начинали писать то, о чем неуютно думать,
а не то, что всех удивит
так они росли, делались ни плохи, ни хороши
часто предпочитали бессонным нью-йоркским сквотам хижины в ланкийской глуши,
чтобы море и ни души
спорам тишину
ноутбукам простые карандаши
так они росли, и на общих снимках вместо умершего
образовывался провал
чей-то голос теплел, чей-то юмор устаревал
но уж если они смеялись, то в терцию или квинту -
в какой-то правильный интервал
так из панковатых зверят - в большой настоящий ад
пили все подряд, работали всем подряд
понимали, что правда всегда лишь в том,
чего люди не говорят
так они росли, упорядочивали хаос, и мир пустел
так они достигали собственных тел, а потом намного перерастали границы тел
всякий рвался сшибать систему с петель, всякий жаждал великих дел
каждый получил по куску эпохи себе в надел
по мешку иллюзий себе в удел
прав был тот, кто большего не хотел
так они взрослели, скучали по временам, когда были непримиримее во сто крат,
когда все слова что-то значили, даже эти - "республиканец" и "демократ"
так они втихаря обучали внуков играть блюзовый квадрат
младший в старости выглядел как апостол
старший, разумеется, как пират
а последним остался я
я надсадно хрипящий список своих утрат
но когда мои парни придут за мной в тёртой коже, я буду рад
молодые, глаза темнее, чем виноград
скажут что-нибудь вроде
"дрянной городишко, брат"
и ещё
"собирайся, брат"когда-то я сидела в Домодедово, кажется, у выхода на посадку, внизу там, ну, внутренние рейсы, не помню номера тамошних гейтов
в наушниках вот это самое стихотворение
я пропустила посадку.
иногда, знаете, мне кажется, что я пропустила вообще все в своей жизни.
я чертовски скучаю по Чехии. да, это самая гибельная из моих историй. да, я знаю, что если вернусь - это будет с одной стороны совсем другая Чехия, а с другой - все равно закончится пеплом над Влтавой, самым, наверное, разумным и радостным из концов.
флешбеки, черт возьми. на главную в жизни осень - охуеть, четыре гребанных года прошло, четыре, понимаете? мой Волшебник отсиживается в деревне, я ставлю сотку, что в очередных попытках завязать. О. звонила мне недавно, я напрашивался же на терапию снова, но я был в Сочи и не смог ответить.
я очень боюсь снова видеть эти пронзительные зеленые глаза. самые зеленые.
вокруг пахнет снегом и Рождеством. в магазинах уже полки со всякими ништяками к празднику, чудесная яблочная Яффа и немного веры в то, что жизнь может быть хорошей.
ахаха.
я хожу на ручки и только там мне, пожалуй, более-менее спокойно. только ручки не могут продолжаться бесконечно.
разревелась сегодня на ровном месте. надо что-то делать с терапией, но все равно не раньше, чем через несколько недель.
я слишком в говно, чтобы мне было норм от менталочки близкого человека.
у моей Смерти розовый халат с желтыми узорами и лицо Волшебника. как сейчас перед глазами стоит.
здравствуй, Осень, мы давно не виделись. ты пришла снова. впрочем, я знаю, что ты всегда со мной.